Билли чувствует, как жар у основания позвоночника извивается, растет в геометрической прогрессии. Скоро он наполнит его до краев и перельется через бортики пожирающей все на своём пути лавой. И тогда Стиву уже не спастись, не отмолиться парой тройкой наспех брошенных фраз. Округлять свои оленьи глаза, взъерошивать дурацкие волосы, в жесте - мы хотели мира, но убили всех пленных - не имело больше никакого смысла. Мол, я все знаю за нас двоих, Харгроув, и потому отчаливаю, как каравелла вдоль африканского побережья.
У Билли зубы сводило от этого, это реально очень - очень, блять, сильно выводило его из себя. От матери Билли досталась симпатичная мордашка, кудрявые волосы и голубые глаза, от Нила вспыльчивый характер и не желание подстраиваться под скользкую действительность. Передаётся ли ген психопата от отца к сыну? Ответ на вопрос очевиден, потому что короткие ногти до белёсых отметин впиваются в собственные ладони, только чтобы не сорваться и не выкрутить голову мистеру умнику прямо сейчас.

- Твоя самостоятельность поражает, - он и шага не делает, пока Харрингтон погружается в своё авто, лишь туже затягивает мысленную удавку вокруг шеи источника всех бед и хмыкает про себя от того, как славно хрустят шейные позвонки. В этой фантазии все прекрасно кроме одного - смерти. Настоящей смерти Стива он не хотел. Просто из последних сил отгонял от себя мысли иного характера.

- Ты не за этим приехал, Харрингтон, я умею читать между строк.

На самом деле Билли уже все решил для себя. Этот разговор провальный, как попытка зубрилы залезть в трусики к самой красивой девчонке в школе. Они не двигаются с мертвой точки ещё с тех пор, как Билли толкнулся языком в рот Стива и не встретив сопротивления смял его, как бумажную игрушку. Поцеловал так по-настоящему, что теперь это казалось сущей дрянью. Глупостью несусветной. Видит бог, он пытался быть вежливым.

- Не попадайся мне больше на глаза, красавчик, а то боюсь, после следующего удара твоё лицо перестанет быть таким занимательным.

У Билли скребёт что-то в районе груди, нечто на грани перевозбуждение и ярости. В этих водах плавают акулы, голодные безупречные, не знающие никаких иных инстинктов кроме одного.
Харгроув зажимает между указательным и большим новую сигарету, фильтр трещит и размалывается в руке так легко, словно те самые позвонки.
Он не хочет, чтоб все снова стало безликим и пустым. Он не хочет злиться. Не хочет возвращаться в машину, в которой все каким-то чудесно ебучим образом напоминает о Стиве.
Петля времени замерла в белозубой пасти гаражных ворот. Ничего не изменилось в общем то. Лампочка зашипела и вновь осветила каждый угол, дождь притих вором на пороге, словно испугавшись того, что ждёт его впереди.
Билли не хочет злиться, но впечатывает костяшки в стену, морща нос от резкой боли, пробившей руку от мизинца до локтя. Боль физическая очень хорошо перекраивает душевные раны. Но действенно это пока болит. А болеть вечно не может. Либо ты подыхаешь, либо выздоравливаешь. Таков закон.
Закон блядского Стива Харрингтона звучит иначе - я намотаю твои нервы на кулак и заставляю плясать чечетку, а если захочешь возразить, я сяду в свою не доломанную машину и свалю.
Снова.
Потому что серьёзные разговоры в Хоукинсе не разговаривают. Тут все любят полунамеки и многозначительные взгляды.
Аминь.

Ппппошел ты, пошёл ты!

Билли пытается перекричать дождь, но из горла выходит сухое и тихое, нечто похожее на пёсий лай или кашель туберкулезника.

Он не хочет злиться, но злость закипает на раз два три, как только Стив скрываться из виду, оставляя после себя послевкусие поцелуя, на который Харгроув не ответил.

Билли хочется что-нибудь сломать. Или завыть. Сделать это одновременно и упиться собственным безумием. Он все ещё стоит и пялиться на дорогу, ветер несёт с улицы запахи дождевых червей, мокрой земли и сладкой ваты?