Ее разрывает. Шиммер внутри растекается, кислотно-розовой жижей ползет по венам, выжигая, отравляя все внутри. Движения во вне кажутся медленными, собственные - молниеносными. Она слышит шум и в следующую секунду обнаруживает, в своей руке пистолет, дуло которого горячее от выстрела. Она почти не помнит, как сделала выстрел, приходится сильно напрячься, вспомнить, ощутить движение руки, резкий рывок мышц к кобуре, мгновение на прицеливание и оглушительный хлопок. Звон от выстрела почти не остается в ушах, она привыкла, она сделала все, чтобы ей почти всегда было весело и оглушительно громко.

Джинкс не нравится. Отсутствие контроля ее пугает. Не этого дебильного, который был у Вай или Вандера, не того, легкорушимого и одновременно с тем строгого, как у Силко. Нет, ее пугает отсутствие контроля у себя самой. Она же почти!.. она почти?..
- Нет-нет-нет, я просто психованная, ничего больше. Может самую слегка безумная, но я ведь не... Я не... - она нервно шагает по полу своего шаткого убежища, о котором некогда знал лишь Силко, ладонями свои руки обхватывает, пытаясь успокоить, как это делали Экко или Вай, но вместо этого крепче ногтями впивается в кожу, заставляя себя же тихо зашипеть от боли. Ей надо вспомнить, надо найти, выцепить из памяти то, как именно они расстались с Вай. И она вспоминает, но не то, что нужно.

Мерзкие, дрожащие в предвкушении новой дозы шиммера кривые пальцы тянутся к ней, и их не один десяток, не два. Кажется, эти уже не люди, так, существа, тени, что раньше были жителями Зауна, сползлись со всех ближайших трущоб именно туда, к лачуге, служившей им с Вай некогда домом. Она не хочет и думать, как именно эти жалкие души обнаружили ее, да и некогда. Когда один из них застает врасплох Джинкс, что увлечена разговором с сестрой куда больше, чем всяким медленно ползущим отребьем, когда один из этих давно потерявших рассудок сосудов впивается полусгнившими зубами в ее лодыжку, что-то щелкает внутри, срывает внутренний предохранитель, и новая Джинкс являет себя.
Обычная, привычная всем, и самой себе особенно, Джинкс прострелила бы для начала руку, снесла бы часть мочки уха, наблюдая за тем, как напавший на нее мучается, истекает кровью, и подумала бы, следует убивать или выстрелить еще пару раз и оставить обидчика испытывать боль в несколько раз неприятней, чем он привнес, еще не день и не два. Конечно, чем старше становилась Джинкс, тем меньше она верила в исправление людей и умение их меняться после сделанных ошибок, но! Все ее решение зависело бы от настроения, от того, в каких отношениях они расстались бы с утра с Силко, была бы она снова "полезной и неотъемлемой частью" его великого плана или снова была бы "разрушительной занозой".
Новая же Джинкс не успевает задуматься над своим настроением и состоянием. Она хватается за пулемет раньше, чем успевает понять, ощутить его вес в руках, она наносит удар, второй тупой частью пулемета по голове отребья, заставляя того все же оторваться от лодыжки, пинает его с размаху и с полуоборота разгоняет миниган до приличной скорости, выпуская почти всю очередь в посмевшего ее укусить. Он быстро перестает дышать, третий или четвертый выстрел попадает точно промеж глаз, оставляя на его лице застывшую маской выражение отупения со смесью удивления. Но Джинкс этого мало. Она не в гневе, не в ярости. Ей просто настолько хочется разнести эту отупевшую гримасу, стереть ее, будто бы такой никогда и не существовало. Это чувство захлестывает с головой, заставляет светиться шиммер в и без того поменявших цвет глазах и вжать до упора курок на минигане, держа его дула все еще в направлении уже умершего отброса. Пули вырываются, одна за другой, вгрызаются в кожу, в кости, застревают поначалу в еще теплой, пластичной плоти, но чем дольше Джинкс удерживает начинающую нагреваться пушку напротив своей жертвы, между прочим укусившей ее!, тем больше от привычного понятия «человек» остается все меньше, превращаясь поначалу в «решето», а затем во что-то кашеобразное с белыми кусочками разломанных костей, торчащих из этой неоформленной массы.
Звук раздающейся очереди затихает, но на его место приходит смех, что поначалу толчками выходит из легких, будто бы прорываясь сквозь воду. Джинкс давит в себе смешки, но чем больше она старается это делать, чем дольше смотрит на кровавое месиво перед собой, тем смешней ей становится. Она заходится безумным хохотом, слегка откидывая голову назад. Хищный взгляд проходится по окружающим целям, выставляя приоритеты. Вон тот, с огромными булькающими волдырями на лице красиво разлетится с отвратительным всплеском-всхлюпом кроваво-розовых брызг. У той бедолаги настолько иссохлась рука, что вот-вот отвалится, долой ее! А еще то тут, то там эти покореженные морды, не лица, вылезают, языками мясистыми облизывают губы потрескавшиеся и будто не видят угрозы в ее худощавом теле с тяжелой пушкой наперевес. Им же хуже.
Оно злорадно бурлит внутри, выплескивается наружу в рваном, будто бы лае-смехе, пока пули ласково касаются каждого из всех по нескольку раз за круг. Рука, дрожащая от нетерпения, с лаком на ногтях, что некогда был ярким, а теперь стерся, наполовину облез и потрескался, ныряет в сумку, вытаскивая из нее особо взрывоопасную гранату. Чека остается зажата в зубах, в оскале, что должен собой напоминать улыбку, рука делает движение, замах назад, а корпус разворачивается в сторону остатков или останков, тут уж как посмотреть, этих канализационных крыс, и Джинкс натыкается на ее взгляд...

Воспоминание не обрывается, оно вспышками, всполохами мерцает, взрывается, точно ее бомбы с ярко-розовым и голубым огоньками, но за ними не удается различить ни слов, что кричала ей Вай, ни действий, как ее, так и сестры.
- Нет-нет-НЕЕЕЕЕЕТ!!! - отчаянно вскрикивает Джинкс, но тут же себе рукой горло затыкает и другой по голове чуть бьет, за волосы хватает, сминая их в кулаке. - Вспоминай ты, не нужная, тупая, головешка. Вспо-ми-най!
Она рычит, с собой договориться пытается, шантажирует свою голову, умоляет и плачет, и так боится, боится, до мурашек по всей коже, прийти туда и обнаружить на месте кровавого месива и ее.
Она слезы кулаком утирает наспех, собирает еще пару своих изобретений, закидывая их в наплечную сумку, балахон потрепанный нацепляет, умело пряча под ним миниган и шаг делает в сторону того направления, где они с Вай расстались, но передумывает и поворачивает в другую сторону, не решаясь встретиться с последствиями своего безумия. Ей помощь нужна, не Вай. Если Вай выжила, то она найдет способ найти ее, подлатать себя в случае чего, есть же коротышка или ее эта противная пилтошка! Если не выжила... Джинкс сглатывает горько, головой мотает и подгоняет себя вперед.

Она старается брести незаметно по вылизанным улочкам Пилтовера, несмотря на недавнюю разруху, тенью крадется, где надо, но как только удается возможность выцепить взглядом небрежно оставленную и не подтянутую до конца витую лестницу, тут же взбирается на крыши. Это опасней, чем брести понизу, черепица под ногами уже повзрослевшей Джинкс, не Паудер, иногда трескается под весом ее и минигана, соскальзывает вниз, с громким звуком разбиваясь о мостовую внизу, но Джинкс продолжает упрям ступать вперед, с крыши на крышу перепрыгивать, задумываясь в процессе о том, что неплохо было бы воплотить как-нибудь ее идею с зацепным пистолетом, пускай и он смотрел на эту идею весьма вопросительно.
Дом, другой, и она на его балконе, не заставленном почти цветами и клубами, ему это ни к чему. Замочная скважина на стеклянных дверях с вычурным, золотым узором, смотрится убого и глупо, но так уж и быть, из уважения к нему, ну и чтобы не привлечь патрульных внизу, Джинкс возится с замком какое-то время. Механизм тихо щелкает ровно в тот момент, когда у нее заканчивается терпение, и она корчит рожицу глупому замку, про себя высказывая ему все, что только о нем думает.
Внутри мастерской тихо и темно. С ее прошлого визита тут многое появилось, и листы с новыми изобретениями, и какие-то прототипы, лежащие на столе в окружении чертежей и набросков. Джинкс в сумке нашаривает вытянутую стеклянную трубку со светящейся зеленой жидкостью, взрывоопасной, между прочим, но ею использующейся как фонарик, если нужно подсветить дорогу или что-то еще. Глаза, цвета шиммера, жадно скользят по новым названиям, по аккуратному, но где-то спешному почерку. Она губами неслышно шевелит, вчитывается, достраивает в голове что-то, мысленно пририсовывая и разукрашивая скучные черно-синие чертежи яркими красками, и усмехается чуть новым идеям их с коротышкой не то наставника, не то друга.
- Ви-и-и-икто-о-ор-тр-тр-тр-тр-тр-тр! - все-таки подает Джинкс голос, тянет поначалу имя чужое, а после начинает парадировать пулеметную очередь, смешно выталкивая языком воздух сквозь зубы. - Выходи-и-и! С поднятыми руками и без резких движений, желательно, а то я немного... ну, не я, кажется.

Ах, какой волнительный сегодня день! Последний в беззаботной холостой жизни вечно юного Апреля, канун его свадьбы. Уже завтра вместе с родными и названными братьями и сестрицами он весело отпразднует законный брак, как того требуют вечные законы природы, а послезавтра повенчается с милой в церкви, как требует того порядок, принятый у людей. И начнётся новая глава жизни ветреного вечного насмешника, непокорного балабола, непредсказуемого, как сам месяц, который он воплощает, полная, как хочется мечтать, радости и счастья. Как, однако, забавно! Именно он, самая ветреный и непостоянный из юношей-воплощений месяцев, среди всех родных и названных братьев и сестриц первым собрался жениться, да ещё и на обычно земной девушке.

Стол в саду уже накрыт лёгкими закусками и вином, всё готово к визиту лучшей и задушевной подружки, названной сестрицы. Именно Февраль разделит с ним последний вечер холостой жизни, как положено любимой подруге, которая рядом из века в век, которую Апрель любит всей своей непоседливой душой. Февраль как никто другой понимает его даже без слов,с ней как-то особенно легко и комфортно, словно они две половинки одного неразделимого целого. Иногда даже жаль, что такая родная и близкая по духу Февраль ему не родная сестрица, и сестрёнкой можно называть её только в шутку,  в минуты  особо задушевных и доверительных разговоров. 

Ещё раз проверив, всё ли подготовлено к встрече подружки, Апрель лёгким движением руки заставляет чуть подвядшие подснежники в красивой вазе снова выпрямиться и будто омолодиться. Завтра венок из таких же чудесных, свежих подснежников будет у него на голове, как символ весны и собственно обстоятельств знакомства Апреля с суженой. Шутка ли — ведь почти уже супруга Апреля явилась в последний день декабря в глухую лесную чащу именно за подснежниками! Даже сейчас, вспоминая ту памятную ночь, разом изменившую его жизнь, Апрель не сдерживает негромкого смеха. Ох, повезло же тогда этой донельзя забитой и зашуганной злой мачехой и её дочуркой красавице-девице набрести в зимнем лесу именно на ежегодный новогодний костёр месяцев! Не то бы точно замёрзла где-нибудь в сугробе, бедолага, или оказалась съеденной голодными, рыщущими в поисках добычи, волками. А так и раздобыла подснежников, покорив чистотой и искренностью души Апреля, как одного из повелителей этих первоцветов, и подружилась с воплощениями месяцев, и даже нашла свою судьбу и счастье. А как смутилась юная красавица, когда Апрель на прощание подарил ей своё обручальное колечко, уже чувствуя, что сердцем и душой начинает прикипать к этой девице! Конечно, тогда-то, у костра, Апрель восседал в женском обличии, вот красавица и не понял, что перед ним не молодая девица, а юноша. Это только позже Апрель предстал своей милой во всей мужской красе, и полностью покорил её такое чистое, невинное сердечко, а тогда, у костра, девушка и правда выглядела смущённой и растерянной, словно сомневаясь, брать колечко, или же нет. И молодец, что всё же решилась взять, не то не было бы их последующей встречи, когда девицу уже схватила стража злой королевы, и не увиделись бы они более никогда.

А вот по саду и слышны шаги. Февраль, конечно, больше появиться здесь и некому! Остальные родные и названные братья и сестрицы появятся только завтра, собственно на свадебном обряде в густом лесу. Хотя свои подарки многие из них прислали Апрелю уже сейчас. Недаром на столе в саду лучшие фрукты от Августа, ягоды от Июля, лёгкое вино от Сентября, чудесные садовые цветы от Июня, нежные крокусы от Марта и сирень от Мая. Лёгкие шаги подружки-Февраль всё ближе, тонкий девичий голос прорезывает тишину сады. И Апрель звонко отвечает:

— Я здесь, душа моя, иди же сюда скорее!   

Ещё пара минут — и Апрель уже импульсивно сжимает в дружеских объятиях красавицу-подружку, тепло приветствуя её:

— Ну, здравствуй, подружка! Спасибо, что согласилась присоединиться ко мне в этот вечер и проводить со мной мою холостую жизнь.  Пойдём к столу, всё уже накрыто и готово. .

Вопреки ее ожиданиям, Деймон словно бы сегодня был сама сдержанность. Все слова Рейниры, каждое из которых она заботливо обволакивала в жгучий яд, будто не достигали цели. Она подумала бы, что ему все равно, но отблески собирающейся грозы в глазах принца говорили о том, что ему далеко не так все равно, как могло бы показаться. Поэтому принцесса продолжала бросаться колкостями, чтобы его несдержанность получила свободу. Ей хотелось, чтобы Деймон рвал и метал, а она бы смеялась над этой вырвавшейся наружу бурей, сама при этом не включаясь в эту игру молний.
Но вместо этого сама Рейнира чуть не споткнулась во время танца, когда Деймон наклонился к ней ближе и она отчетливо ощутила его дыхание на своей коже. Он криво улыбнулся, но это была та самая опасная улыбка, которая так нравилась принцессе почти с детства.
— Это невозможно. — Рейнира выдохнула, словно испытав облегчение от того, что никаких наследников у Деймона не планировалось. Почему ей было это так важно?
А следующая новость и вовсе выбила у нее землю из-под ног. Леди Ройс больше нет… Что это значит? Деймон приехал сюда даже не оплакав супругу по правилам приличия? Что точно это означало, так это то, что Деймон был свободен. А она, Рейнира, была помолвлена! Именно тогда, когда Деймон по всем законам мог жениться снова!
Поворот в танце заставил Рейниру на несколько секунд погрузиться в хаос своих мыслей и первым ее желанием было сбежать от брака с Лейнором любой ценой! Но это могло втянуть все королевство в позор и кровавую бойню… Принцесса ощутила мрачную ярость, которая все больше овладевала ею. Ярость от того, что она связана такими цепями, которые никто не в силах разорвать. А Деймон свободен и волен делать, что ему вздумается! Может поэтому он приехал на свадьбу? Показать, что свобода лучше, чем любые узы? И что ей тогда делать?
Рейнира видела, что отец уже бросает подозрительные взгляды в их с Деймоном сторону. Но ей было все равно, потому что она знала, что отец мог отдать ее Деймону, но не сделал этого. Он думал, что это блажь с ее стороны и корысть со стороны дяди, но это было совершенно не так! Он не понимал…
Удивительно, но принцессе совершенно не было сейчас жаль леди Ройс. Даже если она и погибла, какая ей разница? Но что-то подсказывало Рейнире, что именно Деймон поспособствовал гибели своей жены. Она прищурилась, вглядываясь в беспечное лицо дяди и уже точно знала, что это сделал он. Но для чего Деймон сообщает это ей?
— И для чего тебе понадобилось возвращаться, дядя? — Рейнира чувствовала как между ними пылает жар, словно между истинно двумя драконами. — Какую цель ты преследуешь?
Она заглянула в его глаза, когда они снова оказались в танце опасно близко. Он мог увидеть гнев, требование, почти приказ в этом взгляде. Ей нужны были ответы, а не смутные намёки.
Но ответа на свой вопрос Рейнира пока не получила, потому что танец закончился. Деймон слишком долго отпускал ее ладонь, все уже обратили внимание на этот вызывающий жест. И Рейнира не успела ответить принцу, потому что в честь молодых снова зазвучали тосты и ей пришлось улыбаться и строить из себя счастливую невесту, отмечая, что Лейнор играет также свою роль, стоя рядом со своим любовником. Какой фарс!
Но тем не менее она и Лейнор подошли друг к другу, благодаря говоривших лордов за их пожелания и затем зазвучала другая музыка.
Начался другой танец, более быстрый и напряженный. Музыка словно закручивала это напряжение, делая ритм все более быстрым и напористым. К Рейнире снова подошел Харвин, а затем перед ней снова оказался Деймон. Принцесса продолжила разговор, словно они разошлись только что в танце.
— Так для чего ты приехал? Этот танец последний. Потому что ещё немного и я буду официальной невестой Лейнора, а через несколько дней его женой. Поэтому твои надежды несбыточны, дядя. — Она помолчала, делая очередной поворот, а затем холодно взглянула в его глаза. — Мои сожаления по поводу Леди Ройс. Но наконец-то ты можешь быть свободен и делать все, что захочется и жениться на ком захочется.
Рейнира едко улыбнулась Деймону, но это была досада, разочарование, ярость от разбитых надежд, злость на то, что он ее бросил. Все это он легко мог прочесть в ее лице, хотя другие видели всего лишь вежливую сдержанность, разве что только Визерис понимал, что сейчас происходит. И что между его братом и дочерью бушует опасное пламя, которое грозит утащить за собой в пепел не только их двоих, но и все Семь Королевств…

всё раньше восхищавшее в королевской гавани теперь давило на сансу, опуская её глаза к полу и с каждым днем добавляя камней на её сердце. и даже камни были не серые, как привыкли у неё дома, а цвета золотистого песчаника, под стать знаменам и волосам ланнистеров. в замке почти забыли, что и серсеия, и джоффри, и мирцелла и даже маленький томмен — баратеоны. только корона джоффри напоминала о его принадлежности к венценосным оленям, но всё остальное было богато украшено алыми стягами с золотыми львами. все словно бы забыли, кто еще совсем недавно бездарно правил вестеросом, позволяя вину литься рекой и казне пустеть. но так ли был плох король роберт? санса помнила, что отец всегда с теплом отзывался о друге и всецело доверял ему. знал ли король, когда сговаривался с своим десницей о браке их детей, каким чудовищем является его наследник /его ли/ ?

   санса каждый день молится матери, как учила её кейтлин. санса каждый день ищет утешения в богороще, словно старые боги способны вернуть её отца. и сестру. и конечно же сестру. к своему стыду юная волчица частенько забывала, что арья или пропала или погибла. арья была диким волчонком, вечной проказницей и такой далекой и непонятной, что сансе ничего не оставалось, как признать самой себе неприятную правду. а еще она молилась со всей страстью чтобы оказаться подальше от этого места. чтобы вернуться домой. ровно с той же страстью, к которой она взывала к богам, желая покинуть винтерфелл. глупая, наивная девочка. она выучила все песни матери, и слова искусной ложью падали с её губ. мой отец предатель. мой брат предатель. я верна принцу джоффри. мать, убереги мою семью. она будет послушной, учтивной, покорной. только убереги их всех.

   санса помнила: раньше она была тонкогласой, беспечной, ловкой. улыбалась легко, примеряла, смеясь, обновки и уже видела, как её рыжие волосы переливаются под золотой короной. прекрасный принц из её сказок, из её мечт обернулся на рассвете монстром, мертвой хваткой вцепившись в её горло — предательница. и певчая пташка смотрела на мир из-за золотых прутьев клетки, которую поставили на окно и лишь изредка бросали хлебные крошки со своего стола. о ней не могут совсем забыть, потому что она ценный трофей в этой игре. и её продолжают наряжать в шелка, отправляют служанок купать её и собирать волосы в высокие прически и делать вид, что относятся к ней п о д о б а ю щ е. а санса засыпает прижав к груди любимую куклу и никогда не гасит лучину. в королевской гавани в тенях коридоров и в тенях душ таятся монстры.

    весть о новой помолвке разлетается по замку, как осколки разбитой вазы — даже в самом неожиданном месте найдётся сверкающий обломок. служанки шепчутся и хихикают, обсуждая новую невесту джоффри, кидают на волчицу любопытные взгляды. северянка заученной скороговоркой повторяет: я счастлива за принца, я всё равно верна короне, я дочь предателя. но её сердце бьётся чаще и по ночам она лежит без сна — что с ней теперь будет? отпустит ли её серсея, прикажет убить назло роббу или будет и дальше наблюдать за страданиями испуганной девочки? санса гадает, как выгляди наследница простора о которой все отзываются в таким восторгом и ей уже жаль девушку, которой предстоит узнать какой джоффри на самом деле. волчица с печалью думает о юнной розе, которой предстоит поселиться в этих стенах, но что она может? ничегоничегоничего. если она расскажет хоть кому-нибудь, если обронит неверное слово, если хоть как-то намекнет, то надежда на свободу растворится утренним туманом над черноводной. сансе хочется кому-нибудь довериться, но ей страшно до злых слёз холодными дорожками затекающих в уши.

увидев маргери впервые санса замирает: юная розочка прелестна и весела, все её движения плавные свободные, голос звонок и в глазах сверкает озорство. северянка наблюдает за ней, и д е а л ь н о й, с скрытым восторгом и гадает, есть ли у неё шипы. санса кажется себе неотесаной северной дикаркой рядом с этим воплощением изящества и прикусывает губу — она так хотела, так мечтала стать похожей на маргери. санса не сомневалась, что рыцари готовы пасть к ногам маленькой тирелл, а барды — стереть пальцы в кровь воспевая её. она почти не дышит, когда влекомая задором будущей королевы, отправляется с ней на прогулки по садам. теперь волчица старается одеваться просто, не просит служанок о модных прическах — может за блеском новой обитательницы гавани о ней забудут, если он не будет выделяться? да и как она может, рядом с такой красотой. но всё равно разглаживает ладонями складки платья перед утренним чаепитием и даже просит служанку слегка завить ей кончики волос.

    — благодарю вас за приглашение на ччаепитие, леди маргери, — улыбается смущенно, чувствуя как румянец загорается на щеках от замечания про её платье. — ваше платье восхитительно в выборе кроя и подбора цветов. — санса уже умеет играть в эту игру льстивых слов. у неё был хороший учитель. прячет глаза, увлеченно раскладывая на коленях салфетку. — говорят что вы с собой привезти сок из ваших виноградников? в винтерфелле за долгое лето удалось собрать маленький урожай, скорее шутка, чем настоящее виноделен надеюсь вы простите мою дерзость и сравнения. — слова слетают с губ мелким бисером, раскатываясь по столу. северянка кидает осторожный взгляд на служанку, боясь, что её слова о родных землях будут переданы серсее и та снова пожелает поговорить с ней. пока сансе ловко удавалось избегать всех ланнистеров, прячась в разных уголках замка с невинными занятиями, вроде вышивания или чтения. так её ни в чем не могли обвинить или наказать. — принцу джоффри очень повезло, что вы станете его женой, ведь — я уверена — ваша душа такая же красивая, как и вы сами. — и ведь санса не врёт, маргери кажется ей самым красивым существом, которое она когда-нибудь видела в своей жизни и со всей наивностью своей души, девушка верила, что будущая королева прекрасна во всем.

Пасмурная погода это меньшая из бед, особенно в районе, где богачи не показывают своего носа. Раньше здесь была пекарня, её держал некто Сирил и–… впрочем, забудьте. Её снесли, кажется. На её месте какой-то особняк и Ситри не горит желанием узнавать что стало с булочной. Говорят, во времена обучения девушки, здесь была открыта Академия Невервинтера, место где обучался прославленный Герой Невервинтера, но нападение на неё усугубило ситуацию, так же как и внезапная эпидемия чумы, известная как Воющая смерть. Естественно, с угрозой было покончено и всё вернулось в своё привычное русло. Вот только это место так и осталось рассадником бедности. Шаг за шагом, тифлинг натягивала капюшон на голову, чтобы лицо и волосы не промокли, пусть и рога были видны, что уже сулило некоторое количество проблем, так или иначе. Да, тифлингов мало где любили, в том числе и в таких бедных районах. Приходилось драться в детстве в одном из переулков здесь, прекрасное воспоминания… вроде бы, она укусила кого-то за шею однажды, в порыве гнева, но уже не помнит всех дальнейших подробностей.

О, гостиница "Сияющий змей", ну и ну! Надо же, некромант и не думала, что заведение всё ещё работает, особенно после всех случившихся беспорядков. Согласно тому самому Воло, заведение тянуло на 3 табачных трубки из 5, хотя, сложно сказать, не попробовав там ничего. Тифлинг сняла капюшон и медленно открыла дверь. Привычный уют таверны давал о себе знать, пусть даже и снаружи всё ещё было такое ощущение, что чума закончилась только вчера, не говоря уже о том, что когда-то здесь орудовали зомби и культ Цирика во главе с юань-ти. Снимать дорожный плащ не было нужды — ещё украдут последние деньги, что были с собой. Главное, что никто её не узнал и это к лучшему. Чем меньше людей знают что она некромант, тем лучше будет к ней отношение. Пара людей и так косится на её рога. Ситри чувствует это, знает и прислушивается к каждому шороху, пусть этого и недостаточно. Вот чёрт… надо было вести воровскую жизнь, тогда бы проблем было меньше. Но, к сожалению, каждый зарабатывает деньги как может.

Угол таверны был спокойным местом в любом уголке Забытых Королевств. Здесь тебя мало донимают, задают вопросов и редко смотрят в твою сторону, а если и смотрят — то совсем не тем добрым взглядом. Вай'лутра заказала всего одну бутылку вина, не самого лучшего качества, но уж то что есть. Всё шло гладко, пока в заведение не вошла стража и не направилась к её столику. Впору было закатывать глаза, предвидя очевидное.

— Ситри Вай'лутра. Вы обвиняетесь в преступлениях, совершённых против Лускана и его жителей и обязаны идти с нами, — всего трое? Ха, легче лёгкого. Вот только не хочется устраивать бойню здесь, люди итак уже достаточно напуганы. Все ждут развязки, но легче разобраться с отбросами в переулке, чем здесь. Не хочется иметь проблемы ещё и с ополчением Невервинтера. А эти? Судя по знакам, они наёмники. Да даже по рожам видно. Стражи бы не решились подойти или найти её здесь вообще. — Чтобы не усугублять ситуацию—

Она не слушала дальше, просто пила вино из бутылки и смотрела то на этого громилу, то на чучело кабана возле барной стойки. Уделять внимание? Бросьте, не тот тип людей, ситуации в целом — она здесь не за долгими беседами. У неё были свои дела, посвящать в которые она их точно не собиралась.

— Заткнись. Пошли уже и покончим с этим. — резко встав, двое его подручных взяли её за руки и повели к выходу. Тепло таверны покинуло тело, стоило им очутиться на улице и пойти в сторону переулка. О, тот самый… всеохватывающая ностальгия и адреналин ударили в мозг слегка. С минуты на минуту, начнётся кровопролитие. Увы, только так. Бедняги даже не поймут что их настигло. Схватив двух солдат по бокам за предплечья, Ситри начала тянуть из них жизненную энергию, бледно-зелёные отблески вспыхнули в грязном переулке. Тот, что шёл перед ними, по совместительству и их главарь, схватился за меч и собирался проткнуть девушку, но она использовала одного из его друзей как щит и толкнула его вперёд. Небольшой суматохи хватило, чтобы достать серпы и таким образом, получить значительное преимущество. Он начал стаскивать с себя тело бывшего подельника, но тифлинг была тут как тут и поставила ногу на его нагрудник. Лезвия серпов сверкали в ночи, ни пятна крови на одежде, но скоро это изменится. — Имя твоего нанимателя. У тебя одна попытка. Или последствия будут неприятны для тебя.

"Катись в Баатор!" было единственным ответом. Но неправильным. Подняв беднягу с земли, некромант взмахнула серпом и в следующую секунду, кровь окрасила её одежду. Мгновение в муках от боли и тело упало наземь. Негромкий грохот доспехов, скорее всего, слышали в таверне, так же как и пару криков. Но, никого не послали за стражей. Почему? В этом районе города всем было плевать на законы и это роднило его с районом Доков, где хозяйничали Кровавые Паруса, пираты и контрабандисты. Разве что там дела шли гораздо хуже. Среди личных вещей ничего примечательного: примечательная сумма за голову цели, что Ситри присвоила себе; контракт на её убийство и всё. Кто-то слишком хорошо заметает следы, но кто и откуда стоит начать поиски? Хороший вопрос, так и оставшийся без ответа...

Как же глупы представители Цитадели, вручившие в мои руки оружие против полукровки. Возможно, они посчитали, что я не посмею разочаровать Ребекку, вот только не учли, что моя мама погибла, когда мне было пять лет. И её образ из моих размытых воспоминаний ничего общего не имеет с величественной и холодной Серафимом Ребеккой, которая мне ч у ж а я. Я искренне восхищаюсь этой женщиной, тем, что несмотря на своё непризнанное происхождение смогла добиться небывалых ранее высот, но не люблю её, мне не нужно ей ничего доказывать, ведь её мнение для меня не имеет значение. Совету следовало об этом догадаться, ведь я даже выбрала противоположный ей путь. Напротив, такое уникальное положение мамы лишь убеждает меня, что я всё делаю правильно. Мне удается тщательно маскировать свои мысли, пока я делаю вид, что внимательно слушаю инструкции Верховного Серафима, а также его полную пафоса речь о том, какая я молодец и как Небеса будут мне благодарны. Честное слово, вся моя выдержка ушла на то, чтобы не расхохотаться ему в лицо. Как же они трясутся за свои золотые крылышки. Убожество.

Во мне давно не осталось ни капли сомнений в правильности принятого мной решения. В правильности уже давно выбранной стороны. И я не скрывала этого с самых первых дней на Небесах, когда начала лучше узнавать этот мир и его гнилую сущность. Всегда открыто поддерживала идеи Мальбонте, соглашалась с ними, видела новый мир также, как и он. И пусть мои друзья возненавидят меня, я продолжу выбранный путь, потому что так не может и дальше продолжаться. Они твердят о Равновесии, которого давно уже существует исключительно на словах. В руках ангелов сосредоточено слишком много силы, они давно опьянены своей властью над всеми Небесами, в том числе и над демонами, хотя никто из них никогда даже не ступал на земли Ада. Как смеют они решать, кто станет следующим Сатаной, если Люцифера готовили к этому всю его жизнь? Несмотря на наши личные с ним отношения, я продолжала в полной мере поддерживать Люци, как своего будущего правителя. Может быть он немного импульсивен, но я чувствую пока еще дремлющую в нём силу, ему нужно лишь обуздать свой невыносимый характер. Но я всё равно готова идти за ним, ведь моя демоническая сущность оживает каждый раз, когда он находится рядом, словно чувствуя своего будущего Повелителя.

Симпатия, расцветающая во мне при виде Наследника, так и не успела вырасти во что-то большее, но я всё равно считаю близким бессмертным, хоть и отчаянно боюсь его реакции и не хочу его ненависти. Впрочем, что-то мне подсказывает, что Люцифер если не полностью сам разделяет взгляды полукровки, то они всё же близки. Из раза в раз он вставал на защиту демонов, упрекал ангелов в лицемерии. Возможно, если бы они еще раз поговорили, уже в более спокойной обстановке, без излишнего накала страстей, мы сражались бы на одной стороне. И пусть мы расстались, смерти я ему не желаю. Как и всем моим друзьям, которые остались в Школе. Вот бы был способ оградить их от грядущей битвы, не вовлекать учеников в конфликт. Но также я понимаю, что нам нужно знать, кто на чьей стороне. Кому можно доверять, а к кому лучше не поворачиваться спиной. Но сначала мне нужно подумать о том, как добиться доверия Мальбонте, ведь в его глазах я уже однажды его предала, когда позволила друзьям увести меня из его лагеря, хотя очень хотела остаться с ним, но мне нужно было убедиться, что с ними всё будет в порядке.

Приземление вышло достаточно эффектным. Кто-то даже выронил еду изо рта, стоило пыли осесть на землю. Приспешники Мальбонте едва ли не рычат, окружая меня. Чувствую их ненависть кожей, но сохраняю внешнее хладнокровие. Никто из них не посмеет причинить мне вреда, потому что не могут не чувствовать во мне часть силы их предводителя. Поэтому позволяю себе самодовольно усмехнуться в ответ на их агрессивное поведение. До безумия хочется огрызнуться на них в свою очередь, спугнуть, заставить отступить, но держу себя в руках, лишь слегка прищуриваясь. Никто из них не имеет значения, они лишь пешки, которым предначертано пасть в борьбе за новый мир. Лишь сильнейшие выживут, чтобы потом выстроить его на руинах старого.

Чувствую его приближение раньше, чем меня едва не сносит потоком воздуха от его приземления. Приходится расправить крылья, чтобы удержаться, но сохраняю на лице усмешку, расправляя плечи. Сила, его, текущая по моим жилам, тянется к нему, желает воссоединиться, но я одёргиваю её обратно, возвращаю контроль. Не отказываю себе в удовольствии полюбоваться им, пока он медленно подходит ко мне. Подавляю в себе порыв упасть перед ним на колени, потому что его мощь поражает, вот только стоит представить себя перед ним на коленях, мысли моментально приобретают другой оттенок. Вожделение. Я желаю его, хочу быть рядом с ним во всех смыслах. Когда я впервые увидела Бонта, я подумала, что он красивый, но превращение в Мальбонте подчеркнуло эту красоту, добавило ему красок и теней. Теперь от него веяло опасностью, и это невероятно заводило. Сглатываю вязкую слюну, стараясь сосредоточиться сначала на деле. Я ещё смогу искупить свою вину за свой побег. Сначала, я должна убедить его, что пришла с целью остаться.

Вкладываю свою ладонь в его, и на миг у меня перехватывает дыхание от нашей противоположности. У него чуть смуглая кожа, а я же всегда отличалась бледностью. Он высокий, у него огромные не только крылья, но ещё и ладони, отчего мои пальцы едва ли не теряются и мелко подрагивают, но не от страха, нет. Следую за ним, взволнованная мыслью, что он хочет, чтобы мы остались наедине. Не позволяю глупым надеждам завладеть моим сознанием, подбирая слова, чтобы начать разговор, но тепло его ладони так отвлекает. Впрочем, не настолько, чтобы я захотела её вырвать. Решаю не тянуть кота за деликатные части его тела, делая глубокий вздох. Как только ни одного бессмертного не оказывается в ближайшем радиусе, мягко торможу, останавливаясь.

— Цитадель прислала меня с камнем преткновения, — выпаливаю на одном дыхании, не отводя взгляда от темного омута его глаз, — чтобы я уничтожила ключи Шепфа, — понимаю, что приговариваю себя к казни этими словами, но играть с ним в двойную игру не собираюсь. Всё ещё не отпуская его руки, другой залезаю в карман штанов, сжимая артефакт. После протягиваю ему руку, раскрывая ладонь, — Он твой, — на мгновение отвожу глаза и облизываю губы, прежде чем с них срывается мой окончательный выбор, — Как и я.

Каблук, зарывшись в ложбинку на ключице, больно душит, прибивает к бетонному полу: сумей его глотка издать хоть звук, бедняга б завопил. С напором перекатываясь с каблука на носок, Кафка давит подошвой чужое лицо, острым носиком ботильонов плющит ноздри, а сама поудобнее опирается на панель перед сотней экранов. Пир-Пойнт воистину огромен и богат: она захватывает лишь один из охранных узлов, но даже он покрывает чудовищные площади. Под хрипы и кашель, что издаёт задыхающееся тело в её ногах, болтающееся под удушающим каблуком, Кафка придавливает посильнее и вставляет крошечный чип в один из разъёмов. Пир-Пойнт занимателен своим сборищем ходячих мертвецов: пока полоса загрузки исполняемого файла стремительно заполняется, Кафка с живейшим интересом наблюдает за тараканами на экранах. Целый мир офисных клерков мечется между высотками, состроив до тошноты важные, но пустые лица, и это противоречие кажется Кафке занятным.
— Волк?
Обычно она громко заявляет о себе, но вот загрузка стопроцентная, а от девчонки ни словечка.
— Я здесь, — отзывается та Кафке в наушник, спрятанный глубоко в ушной раковине. В этот раз Волк непривычно серьёзна: Кафке почти что представляется её маленькое напряжённое лицо и высунутый кончик языка. — Дай мне тридцать секунд.
Весело отворачиваясь от экранов, Кафка приседает на панель, взглядом обращаясь к незримому голосу, что в это самое мгновение во всю начинает хозяйничать по сети, расползаясь электронами из этой комнаты.
— Пир-Пойнт оправдал твои ожидания?
— В чём-то даже превзошёл, — бормочут на той стороне. Впрочем, расстроенной Волк не звучит. В последнее время мало что развлекает её дольше пары часов, а к этой операции она готовилась несколько дней, по кусочкам собирая слепки сети, просканированные за это время Кафкой. И то, чем она занимается сейчас, явно радует её больше лёгоньких взломов онлайн-игр. — Забери пропуск.
Из другого разъёма неподалёку от её ладони выскакивает плоская карточка. Ухватив её пальцами, Кафка оборачивается на мерцающий позади текст: биографию новой-старой сотрудницы КММ, которой та становится с этой секунды.
— Та сеть изолирована, тебе придётся дойти самой. Кстати, я запустила сигнал тревоги.
— Моя любимая симфония, — охранник под её ногами окончательно затихает, беспробудный даже под воплем сирены. Ещё раз пробегаясь глазами по заранее подготовленной предыстории для её прикрытия, Кафка перепрыгивает со строки на строку, а в конце небрежно смахивает окно с экрана. На некоторых мониторах уже видится дым, и Кафка усмехается под нос этому сигналу. — Передавай привет Блэйди.
— Он точно справится один? В прошлый раз…
— В этот раз нам это на руку. Мальчишкам нужно иногда резвиться.
В этот раз Кафка отпускает поводок: даже если Мара захлестнёт его с головой, всем оборонным системам КММ не убить его до конца. Блэйди развлечёт весь Пир-Пойнт и развлечётся сам, стянув на себя основные силы безопасности: до крошечной паучихи им не будет дела.
— Элио тоже передал привет.
— Ммм. Пятьдесят.
На мгновение повисает молчание. Так и не дождавшись продолжения, Волк всё же говорит:
— Чего?
— Хотела сказать что-нибудь, чего Элио не будет ожидать.
В ответ снова молчание. Отталкиваясь от панели, Кафка поправляет жакет в чёрно-красных тонах КММ, пряча пропуск в одном из карманов. Голос Волк догоняет её уже у двери:
— Он говорит, что знал, что ты так сделаешь. Но ставил на другое число.

Бетон с грохотом трескается под ней, проваливаясь на этаж вниз вместе с Кафкой и взбесившимся автоматоном: стараниями Серебряного Волка ими теперь полнится всё здание, и для переписанных машин не существует больше ни своих, ни чужих. Грузная махина тяжело падает поверх обломков, рушится на ошмётки, разлетаясь железом и содрогаясь последними конвульсиями. Посреди пробитого ядра, зияющего наэлектризованной дырой, вжавшая его в пол Кафка выдёргивает блестящий фиолетовой молнией короткий клинок и сверкает взглядом на юношу, вжавшегося в закрытую дверь. На мгновение тонкая паутина искр трещит и над ней — секундный жадный азарт, блеснув в глазах, обращается небрежным очарованием.
— Симпатичные глаза.
Глаза самой Кафки выдают её происхождение не меньше: Птеруги-V встречается с Сигонией.
Выпрямляясь, Кафка прячет за пояс потухший нож, а в другой руке прокручивает табельный тяжёлый пистолет КММ. Шаг, второй — непринуждённо спрыгивая с пузатого автоматона, она бросает взгляд на бейдж, виднеющийся на чужой груди. «Отдел стратегических инвестиций».
— Ты-то мне и нужен.
Чем ближе она подходит, тем чётче проступает на её собственной нашивке над нагрудным карманом имя: Армида.
— Не проводишь даму?

[indent] У каждого в их скромной команде было своё место. Каждый исполнял свои обязанности и у каждого была своя функция. Бесполезных людей Бутчер при себе не держал. И даже если от человека практического толку с гулькин хуй, то уж поверь, Бутчер разглядел в нём потенциал, если решил иметь с ним дело. На что — на что, а на меркантильную выгоду глаз у Уильяма всегда был намётан. Так он встретил Француза в своё время. Дело было давненько. Парень просто ввязался в драку в одном из баров, будучи вдрабадан бухим. Бутчер ему подсобил тогда. Они раскидали всех дуэтом, выбрались сухими из воды в той передряге. И дальше всё завертелось само-собой: бутылка-другая нефильтрованного тёмного на бордюре, разговоры по душам, травмы детства и… Поражающее воображение умение привязываться и подчиняться. Бутчер никогда и никому не врал о том, что использовал и тёмную сторону людей в своих личных, порой корыстных целях. Старался брать от них их максимум и обращался к ним, когда те были ему необходимы. А Френчи… Он потрясающий химик. Кстати, варит просто крышесносный медамфетамин. Кристально чистый, как слеза младенца. Даже в Афганистане Билли такого не пробовал… А Французик мог из говна и палок построить водородную бомбу. У него влиятельные друзья в России, хоть и в прошлом. Но Билли уверен, что и это рано или поздно может пригодиться. В общем, полезный элемент.
  [indent]  Марвина Билли знает ещё дольше и лучше. Сошлись ещё в лохматые армейские будни. В команде всегда необходим хоть кто-то адекватный, здравомыслящий и трезво смотрящий на ситуацию. ММ был настоящим противовесом им всем: робости и неуверенности Хьюи, агрессии и хуйне Бутчера, зависимостям Френчи и даже молчаливости Кимико. ММ всегда и всё содержал в идеальном порядке и чистоте, а мысли — в здравом рассудке. Да, были и минусы. Душнота, например, его чёртово ОКР и чрезмерная правильность, но это капля в море против того, что предлагал им Марвин. Действительно ценный кадр, отлично обращался с любым видом оружия, не был умалишенным психопатом или лицемером гандоном, у него не было зависимостей. Он даже не курил. Такой человек им необходим как кислород любому организму.
[indent]   И даже Кимико. Беспрецедентный случай, выходящий за грань горизонта принципов Бутчера. Он ненавидит суперов всеми силами души. Готов удавить всех и каждого голыми руками, если представится возможность. Они ведь не люди. И даже не божья ошибка. Обнаглевший, попутавший все берега, сброд уродов и ублюдков. Билли отчаянно верил, что они ещё хуже, чем он сам. И даже она… Та, что стала такой против собственной воли. Похищенная из своего дома, маленькая девочка. Та, что видела как её родителям перерезают глотки собственными глазами и с тех пор не издавшая ни единого звука. Ту, что заставляли убивать таких же как она — маленьких, ни в чём неповинных детей. Смертоносное чудовище и машина для убийства. Кто ж в прошлом поверил бы, что Бутчер снизойдёт до того, чтобы позволить этому немому монстру жить с ним под одной крышей и дышать с ним одним воздухом в комнате. Кому скажешь — не поверят и покрутят пальцем у виска. И всё же… Факт остаётся фактом: он сбросил опеку над ней на мягкотелого Француза, который поручился за неё своей головой. Бутчер не имеет с ней дел напрямую, не разговаривает, старается не замечать вовсе, но не может не признать тот факт, что она… Полезна. Настоящая ударная сила. Рэмбо в чёрном их отряда. Та, что может разодрать на британский флаг голыми руками тех, кто направляет на неё огнестрельное оружие.
[indent]   И всем им Бутчер точно так же говорил гадости, криво ухмылялся в лицо, ядом залезал под кожу, достигая самой души и в грош не ставил их чувства. Порой даже с грязью смешивал. Мог точно так же бросить их всех на произвол судьбы, когда представится возможность сделать своему врагу больно. По-настоящему, блядь больно. А ещё лучше — изничтожить. Аннигилировать на атомы. Тогда никто и ничто не встанет у него на пути. Ни дружба, ни товарищество, ни привязанность, ни любовь.

[ С чего ты взял, что ты особенный, Хьюи? С чего ты взял, что твои чувства, эмоции и прочее чем-то важней, чем чувства других соратников? Что наша цель не важнее, сука, чем всё остальное в этом мире? Чем я, чем ты и что угодно другое? Не важнее сияющей пизды? Не важнее желания забыть? Всё бросить и начать всё заново? Что можно вот так просто взять и отвернуться от мести? От того, что сжигает тебя изнутри и того, что правильно? Ты ложишься спать, Хьюи. О чём ты думаешь перед тем, как закрыть глаза? О том, как нежна её кожа? Как светятся глаза от оргазма, когда она кончает? О её улыбке, пока ты вероломно врёшь ей открыто и в лицо? И тут твои фантазии заканчиваются и начинаются мои. Ты врёшь ей Хьюи. Ради чего? Собственного самоудовлетворения? Ты убийца. И попробуй сказать, что тебе это не понравилось. Ещё как, сука, понравилось. Я же видел по твоим глазам. Это самое ахуенное чувство, мать его… И вот это действительно важно. Оно важно. ]

  Бутчер нагоняет их когда уже всё закончилось. Слегка запыхавшийся, он шмыгает носом, пряча пистолет назад, за пояс под пальто. Подходит к парню и одобрительно хлопает того по спине в награду за отлично проделанную работу.
- Ты молодчина, Хьюи. Красиво спать уложил. - хвалит без яда в голосе или едкого сарказма. А искренне и от всей души. Было бы очень неприятно упустить кого-то вроде Освальда. Особенно после того, как Бутчер проделал огромную работу, чтобы найти утырка. Ужас пару раз громко гавкнул, желая принять участие в этой странной сходке.
И он не ожидал, что Кэмпбелл справится с этой задачей. Но надеялся. Как и всегда надеется на него. Надеется, что этот ветер похоти в его голове относительно Звёздочки перестанет гулять. надеялся, что он примет правильное решение. Поймёт, чего хочет Билли и почему он  т а к о й  на самом деле.

[indent]   Что ж, отлично. Но дело сделано лишь наполовину. Бутчер смотрит на этот костлявый кожаный мешок дерьма на земле, восстанавливая дыхание.
— Знаешь кто это? - ну, конечно не знает. Откуда?
— Освальд Данико. Главный наркобарыга всех суперов… - [ поджимает губы, слегка делая скидку на настоящее положение ублюдка ] — Был им раньше. Поставлял особые колёсики для её величества — Королевы Мэйв и человеческий адреналин для Хоумлендера. - Бутчер упирает руки в бёдра, ощущая какую-то гордость за то, что говорит об этом с Хьюи. Чтобы тот знал что скрывается за ширмой. потому что ему казалось, что он недостаточно дерьма видел.
— Работал на меня, стучал на супов, приносил мне дровишки, пока не ссучился. Мне всегда было интересно где он их брал… — но сейчас всё это уже не важно. Потому что наркоша стал постепенно приходить в себя после того, как Хьюи смачно приложил его об асфальт.
— О-ох… Какого хера? Вашу мать, это ещё кто? — стонет торчок, пытаясь сфокусировать мутный взгляд на Пацане.
— Тот кто взъебёт тебя ещё раз, если понадобится и поверь мне, я его останавливать не стану. — наконец к Бутчеру возвращается едкая ненависть ко всему живому. Он наклоняется и бесцеремонно шарится по карманам пойманного мужика. Со второй попытки выуживает мобильник. Идентификация лица. Занятно. Подносит к разбитой роже, чтобы разблокировать. Получается. Лезет в контакты. Прокручивает довольно длинный и интересный списочек знакомых имён и тех, которые Бутчер видит в первый раз в жизни. Наверняка там и компромата полным полно… Но поебать сейчас на это. Находит нужный номер. Звонит, совершенно спокойно ожидая когда пройдут гудки. И спустя несколько секунд на той линии слышится женский голос.
— Да, слушаю. — На лице у Билли кривая усмешка.
— Сьюзан. Вот уж не думал, что ты ответишь… Нынче зам главы ЦРУ откликается на зов любого страждущего или мне просто повезло? - не сложно догадаться, что Рейнар сразу узнала его. Да и Хьюи мог сделать кое-какие выводы, слушая этот разговор.
— Бутчер. - [ отстранённое утверждение. Она всё поняла. Билли на него всё-таки вышел. ] — Что ты сделал? - сразу вопрошает с оттенком страха за свой источник информации.
— Пока ничего. Но сейчас сделаю. Знаешь… Хочу чтобы ты это видела. - Бутчер подрубает фронтальную камеру и вручает телефон Хьюи.
— Будь другом, подержи-ка. - сейчас это была не эксплуатация, а работа в команде. Он ему помогал и Бутчер так же надеялся, что Хьюи пойдёт с ним до конца.
— С чего ты решила, что можешь заявиться и отнять у меня то, что принадлежит мне? Вот так вот просто, без договора? - Бутчер поднимает ублюдка с земли за волосы и с грохотом впечатывает в мусорный бак.
— Бутчер, не смей. Только попробуй… - её голос надрывается, но тщетно. Он начинает жестоко избивать бедолагу, не позволяя и словом обмолвится. Кажется, он там что-то пытался прошипеть. Послышалось булькающее “хватит”. 
— Ты ведь сама виновата, Рейнар. В эту игру мы можем играть вдвоём. Или ты забыла? Знаешь, раз уж ты переманила этот кусок дерьма на свою сторону и он отлизивает тебе твою мохнатку, то теперь… Не будет отлизывать больше никому. - с этими словами Билли снова ставит пошатывающееся ватное туловище к мусорному баку.
— Бутчер, сука! - но он бесцеремонно давит пальцами на впалые щёки, болезненно сдавливая их аж до хруста в скулах. Те расползаются, открывая челюсти, а затем второй рукой не брезгуя лезет в чужой рот. Освальд мычит, пытается сопротивляться, вертит головой, но сил уже не хватает. Бутчер зарывается внутрь пальцами, с какой-то там попытки жёстко хватает за язык, впиваясь в него ногтями и вытаскивает наружу.
[ Смотри. Смотри, хорошенько что бывает с предателями ]

[indent]   Сильный удар апперкота приходится в нижнюю челюсть. Да так, что выбивает часть зубов. Те с характерным звуком, словно рассыпавшийся биссер, летят на мокрый от мусора и говна асфальт вместе с добротным куском языка, который так охотно подхватывает Ужас и совершенно беззаботно съедает. 
— Ты мразь, Бутчер! Какая же ты, сука, гнида! — рычит женщина по ту сторону. Он бросает вопящее не своим голосом тело и подходит к камере чужого телефона.
— Скажешь мне это лично. - рычит в ответ и сбрасывает звонок. Телефон из рук Пацана забирает.

[indent]   Бутчер снова зол. Но в этот раз не на Хьюи. Нет. парень себя отлично показал, он и вправду молодец. Сейчас он зол на эту мерзость, что стонала под ногами, истекая кровью. Грязная паскуда.

[indent]   Бутчер перешагивает через него.
— Пойдём, Хьюи. Пора нам встретиться с Заместителем Главы ЦРУ. - прячет руки в карманы, кивнув головой, призывая садится в машину.
Билли снова надеялся, что Кэмпбелл понял. Понял почему Бутчер это сделал. Почему так поступил. Что это не просто вспышка злоебучей ярости и бессмысленная жестокость. Что это нужно было сделать. Даже необходимо. Предателям испокон веков отрубали языки. Чем этот лучше? Но ещё Бутчер надеялся, что Хьюи когда-нибудь сможет так же. Сможет смотреть и не осуждать.

С крыши небесной школы открывается поистине завораживающий вид. Летающие острова, густо покрытые буйной насыщенно изумрудной зеленью, с некоторых из которых срываются водопады, скрывающиеся среди облаков и не долетающие до земли. То тут, то там мелькали длинные разноцветные хвосты играющих друг с другом морских драконов. Далеко внизу группками по несколько человек виднеются отдыхающие бессмертные. Впрочем, напряжение можно почувствовать даже отсюда. Пропало легкомыслие, все реже можно слышать заразительный смех, все реже созывались вечеринки в поезде. Мироздание словно замерло в ожидании бури, которая изменит всё. Всем ныне живущим была понятна простая истина — ничего и никогда не будет по-прежнему. Мир изменится навсегда, и только от меня, как бы нескромно это ни звучало, будет зависеть, как именно. Щурюсь, поворачивая голову к закатывающемуся солнцу, шумно выдыхая. Выбор, стоящий передо мной, кажется невыносимым. Поступить правильно по мнению большинства или сделать так, как велит мне собственное сердце. Поднимаюсь на ноги, отряхивая подол платья, после делая бесстрашный шаг вперед. Бьющий в лицо ветер от свободного падения не помогает навести порядок в своих мыслях. Раскрываю крылья только когда до земли остается меньше десятка метров, мягко спланировав на поверхность. Расправляю плечи, встряхивая крыльями и оглядываясь по сторонам. Моё появление не привлекло лишнего внимания. Это хорошо, мне не нужны назойливые вопросы. Моя персона и так не сходит с уст бессмертных в последнее время.

Я уже устала от постоянных подозревающих шепотков за спиной. Они ждут от меня решения всех их проблем, не замечая очевидного. Изменить уже устоявшееся положение вещей могут только они. Но мне страшно высказывать свои мысли вслух, потому что я понимаю, никто из них не поймет мою точку зрения. Ведь я разделяю мировоззрение Мальбонте, целиком и полностью. Даже мои друзья не примут меня обратно, заклеймят предательницей, если я примкну к нему. Мать же и вовсе проклянет меня, если я предам Небеса и обожаемую ей Цитадель. Вот только не является ли бездействие настоящим предательством. Шепфа ведь давно оставил своих детей, не только смертных. Я столько раз сталкивалась с несправедливостью во время своей земной жизни по разным причинам, но пережить подобное еще и после смерти? Нет, с подобным я не могу смириться. Ангельская верхушка давно прогнила до основания, они захлебываются своей властью и не готовы ей делиться. Пора сместить равновесие уже не существующих весов. Демонов не воспринимают всерьез, в чем я уже не раз убедилась. Я не хочу жить в таком мире. Пусть лучше я умру, чем стану одной из подобных лицемерных тварей. Или меня буду презирать за принадлежность темной стороне. Мы были созданы равными, так почему же сейчас "светлые" стоят во главе? Почему позволяют себе решать за "темных"?

Улыбаюсь, принимая из рук советника камень преткновения, который единственный способен причинить вред Мальбонте. Но не собираюсь использовать его по назначению, потому что пора встряхнуть это болото. Тщательно скрываю свои мысли, используя вкаченную в меня силу полукровки. Я была создана для него. Я уже принадлежу ему. И пусть меня заклеймят предательницей, его я не предам. Полудемон-полуангел прав. Во всем. Прячу артефакт в карман, направляясь в свою комнату. Они слепо верят в свою победу, и я с трудом сдерживаюсь, чтобы не засмеяться им в лицо. Ведь до них не могли не доходить слухи о нашей с ним связи. Так глупо доверить мне единственное оружие против него.

Согласно плану вылетаю ранним утром. Мне не нужно знать координаты его лагеря, меня не останавливают артефакты, которые скрывают его убежище. Нас связывают гораздо более крепкие узы. Я точно знаю, где меня уже ждут. Даже защитный купол не останавливает меня, пропуская, стоит ему почувствовать уже знакомую энергию. Порывом ветра от моих крыльев сносит несколько бессмертных. Но никто не решается напасть на меня первым. Окидываю всех надменным, насмешливым взглядом, кривя губы.

— Я пришла к Мальбонте, — голос звучит звонко, твердо, горжусь собой. Выдерживаю взгляд бессмертных, которые уже примкнули к нему, — И буду говорить только с ним, — скрещиваю руки на груди, не позволяя своим плечам опустится. Я не боюсь ни самого полукровку, ни его последователей. Им меня не убить. Даже сам Мальбонте не рискнет убить меня, чтобы не потерять свою силу.

Сколько времени прошло с тех самых пор, как Аид осознал себя в полной мере? Он и не считал в самом-то деле, однако как не крути, все-таки мрачный бог испытывал некое разочарование от того, что сейчас времена не такие, как прежде. Безусловно, история не стоит на месте, она развивается и мчится вперед с бешеной скоростью, и вместе с ней меняется все и вся, в том числе даже боги. Не сказать, что сфера вмешательства и власти Гадеса как-то сильно изменилась, все живые существа появлялись на свет, жили и умирали в тот самый момент, когда приходил их черед. Это нормальный процесс и как не крути, тот или иной период существования нельзя сдвинуть, перенести или же продлить на неизвестное время.
И, вероятнее всего, забвение для ушедших душ — самое лучшее, что может быть. Их больше не гнетут земные дела, они безучастны к проблемам живых, у них нет ни чувств, ни эмоций. И те, кто жаждет вернуть с того света ту или иную душу, никак не могут понять, что тот, кто побывал по ту сторону, уже не станет прежним. Безусловно, больно терять близких и любимых, однако мрачный бог, наблюдая за смертными и за их историей, понял одно, точнее усвоил — люди преуспели только лишь в одном. В уничтожении друг друга. Сколько сейчас было людей на земле? Семь или восемь миллиардов. Громадное, казалось бы, число. И каждую минуту в мире кто-то рождается и умирает. Вот только количество людей растет в поистине геометрической прогрессии, и Аид был целиком и полностью уверен в том, что в один «прекрасный» момент человечество попросту исчезнет.
Человек без зазрения совести убьет другого за еду, ресурсы, за место под солнцем, и тот принцип, что сильный убивает слабого не потому что жесток, а потому что нужна пища для того, чтобы банально выжить, воспроизвести потомство и уйти умирать, здесь не сработает. У людей все иначе. И раньше как-то боги направляли, вели, давали советы, уничтожали грешных, то есть как-то контролировали процесс пребывания смертных на земле, то сейчас этим заниматься некому. Люди забыли о богах, боги потеряли былую силу и куда-то пропали сами по себе. Гадесу, конечно, не было особо дел до того, что происходит на земле, на Олимп он поднимался редко, а все новости он узнавал от своих прислужников, да и быстроногий Гермес был вестником самых разнообразных историй, поэтому в неведении Аид не оставался так или иначе.
Но в силу множества обстоятельств большую часть своего времени проводил в Тартаре, выходя на свет нечасто. И глаза его с трудом привыкали к свету, да и до сих пор для Аида лучшей погодой была пасмурность да сумерки, и лучше всего он чувствовал себя ночью. Никто и не догадывался, на кого работают на самом деле, ведь на двое стоял двадцать первый век, а коли возомнишь себя богом, упрячут в психбольницу довольно быстро. Конечно для Гадеса это не было угрозой, отнять жизнь у любого существа он мог в доли секунды, но как бы его не боялись, как бы ни считали богом смерти (таковым был Танатос), намеренно Аид никогда и никого не убивал просто ради развлечения или потому, что ему стало скучно.
Однако в том деле, которым он занимался сейчас, мрачный бог был профессионалом и равных не видел. И конкурентов как таковых не было, точнее, никто не рисковал переходить ему дорогу. Безусловно иной раз смельчаки находились, да вот только потом через определенный промежуток времени очень об этом жалели, посему поддерживали с агентством Аида некий молчаливый нейтралитет. Но Гадес никогда не расслаблялся, но и не напрягался особо, потому что не видел для себя опасности. Но однажды Гермес сообщил о том, что у него есть один сюрприз для старшего из олимпийских богов, причем о качестве этого самого сюрприза конечно же не сказал. Сюрпризы и неожиданности Аид не любил, но сразу же отказываться не стал, воспринял известие спокойно и стал дожидаться, что же придумал этот крылатый хитрец.
Да, случилось так, что Гермес умудрился пересечься с Аидом даже сейчас в период, когда правил в мире в основном монотеизм, о старых богах никто не вспоминал и место им оставалось только лишь на страницах книг.  Время шло, о сюрпризе Гадес позабыл, утром лишь прибыл на работу как обычно раньше всех. И рабочее утро шло своим чередом ровно до того момента, как в дверь постучали и в кабинет Аида зашла девушка. Миловидная, худенькая, с бледной кожей и большими выразительными глазами. Именно глазами, да, не думайте лишнего. Бог прищурился, сосредоточился и слегка напрягся — «своих» он чуял за версту, но эта посетительница была ему не знакома. Да вот только то, что она не человек, Аиду было понятно сразу. Неужели сюрприз сам пришел? К новым людям и тем более нелюдям Гадес относился недоверчиво, однако разбирался уже по ситуации. Указал девушке на кресло напротив своего стола небрежным жестом.
— Присаживайтесь, в ногах правды нет. Слушаю вас внимательно. Раз вы пришли сами, то, вероятнее всего, знали, куда идете и... — он слегка помедлил, — к кому. Предполагаю, что этот день уже не похожим на остальные будет, раз меня посетила такая гостья, — выражение лица Гадеса оставалось бесстрастным, однако внимательные глаза почти что не мигая смотрели на темноволосую девушку, пытаясь понять, что она представляет из себя на самом деле. Почему-то почувствовалось что-то знакомое, похожее, схожее с ним самим...

Странные какие то у людей предложения. И после этого они его называют беспринципным козлом. Он хотя бы не предлагает кому-то не спасать собственного брата! Нет. Не так — он не перекупает телохранителя своего младшего брата, дабы тот сидел на жопе ровно и не отсвечивал. Дракон фыркает, глядя в зеркало заднего вида. Не, бабки он взял. По старинке, наличкой. Ну он что, совсем дурной, по вашему, от денег отказываться? Им можно столько прекрасных вариантов применения найти. Но вот заехать домой и собрать шмотки тоже лишним не будет — кто этих баб знает. Особенно если это Юма. Особенно, если она решила подмять под себя весь клан окончательно.
Крузак, да Вадик иногда старомоден до чёртиков, заезжает на подземную парковку очень мягко. Потому что его хозяин не может понять, что его смущает. Есть какая-то ниточка, которую он никак не может уловить все это время. Бредятина, конечно, полнейшая. Он проходит сквозь оранжерею — цветы как всегда идеальны, ни одного не верно согнутого стебелька. Только запах ему тут не нравится. Специфический — как обычно фыркает золотейшество, удобрения цветочные. Ну да. Воняет, как по Вадиму, совершенно отвратно и самое убогое, что он даже принюхаться все никак не может. За столько то времени.
На пол летит сумка, в сумку вещи. В голове он пролистывает все возможные варианты. Нет, ну даже если она вот такая сука-стерва, эта Юма, ну все равно... Он ж ее брат. Дракон поджимает губы, разминая шею. Понятное дело, что хрена с два он собирается бросать Дагбаева в этой жопе — не в его правилах отдавать своё. С чего, правда, золотко стал его... Точнее в какой момент — этого Вадим и сам совершенно не уловил и как на зло в голове насмешливо звучит Поварешкин с его "ты сам понимаешь. внезапно. как прикладом по голове". И прав же оказался, скотина! Вот целиком и полностью прав, это было сродни прикладом получить по затылку.

Когда Алтан изчез в пошлый раз... Они были знакомы много меньше. Триада в Гонконге решила что дагбаевский щенок им здесь был не нужен. И уже тогда в сердце что-то кольнуло. Удивительно до чёртиков, учитывая что он пытался отчаянно все воспринимать как работу. Правда сорвался он тогда как дикий зверь, а совершенно ни как человек, который выполняет заказ за бабки.

Проводя пальцами по кровавым подтекам на полу он хищно втягивает носом воздух. Как же хорошо, что он сам настраивал систему безопасности и подменить сейчас записи в онлайне он может, и пусть госпожа Юма наблюдает за тем как придурковатый наемник под Гагу вещи собирает. Меньше знает крепче спит, ведь он более чем уверен, что смотрит сука. Смотрит и считает минуты перед тем как он свалит. Усмехаясь он идёт дальше, до кабинета. Статуэтки, книжки, даже бумажки на зеркальном столе, все будто он только что вышел отсюда. Только поправочка — весь в крови и не сам. Найдет этих ублюдков и выпотрошит как чертовых кроликов.
Кровавый подтек на косяке дверном и вниз на гранитную плитку. У Дракона желваки от злости ходят под кожей. Не понимает, куда эту ниточку распутывать — кто то очень аккуратно подтер камеры, да так что никакой зацепки. И все это, блять, в единственный выходной, когда он все таки решил съездить по делам! Ну да, ваше золотейшество, мистер да-я-посижу-все-будет-хорошо! Фыркает себе под нос и закуривает, опираясь бедрами на кожаный диван в гостиной, и пусть потом Алтан бухтит до скончания времен что ему тут воняет. Вадик же вынужден нюхать его курилки. сладкие до того что скулы сводит.
И так странно что он злится. На полном серьезе он злится так... по-человечески. Не так, как должен злиться наемник почти проваливший задание. Нет, он злится как человек, упустивший что-то важное. Что-то безумно ценное. До того состояния, что пальцы сводит судорогой. Еще и эти пятна полу, как будто Алтана хорошо так протащили по граниту чуть ли не лицом.

По дверям стеклянного офиса расплываются кровавые пятна. Он отшвыривает от себя очередного бойца и толкает их от себя — он пришел сюда за конкретным бедовым мальчишкой, которого посчитали важным заложником. Рычагом давления. Беда в том, что это золотко одного конкретного Дракона и делиться он не собирается совершенно. Никогда. Ни с кем. Пинает сапогом очередную чью-то конечность, проходя дальше, слыша мышиную возню в конце коридора — мышки мышки, кот вышел поиграть, так чего-же вы шкеритесь по углам то.

Остается только просмотреть журналы у охраны коттеджного поселка. Он обратно меняет записи и насвистывая под нос мелодию кидает сумку с оружием в машину. Ну не футболки же он там собирал у себя в комнате, выруливая к сторожке — там камеры общие, шансы что они сохранились гораздо более вероятны. Да и пацан там сговорчивый работает, пару раз получил по ребрам и больше не возмущается, когда Вадим хочет похозяйничать в его пульте управления. А там уже ничего сложного, найти в Питере машину, зная номера — задача для детского садика Ромашка. Усмехаясь он выходит на улицу, вдыхая пряные от хвойного леса вокруг, воздух.
Ну-с, посмотрим что там у нас на камеры попало такое важное.

Альберт не был рожден  с золотой ложкой в любой части тела, хотя в его жилах текла королевская кровь. Эта история началась столетия назад, когда Первая человеческая империя Алмарион только становилась на ноги, отвоевывая земли у исконно правивших в этих краях эльфов. Несмотря на великий магический дар, остроухие уступали понаехавшим числом, потому были обречены на подавление, порабощение и изгнание в плохопригодные для жизни регионы континента. Дети пленных эльфов нередко отбирались у родителей и растились как слуги. Также нередко люди мужского пола вступали с эльфийками в связь, прельщенные их утонченной красотой. Разумеется, подобное осуждалось обществом. Официально.
Не лишен подобной слабости оказался средний брат правившего Алмарионом императора. Пусть бастарду, да еще и полуэльфу трон светил с превеликой натяжкой, благородные лорды решили не рисковать и служанку остроухую вместе с младенцем тихо и без свидетелей казнили бы, если последней бы не помог влюбленный в нее конюх, поплатившийся впоследствии за доброту головой. Так или иначе, эльфка смогла спастись и укрыться в общине в лесах среди кочующих сородичей. Однако ребенок-плуэльф был скорее обузой, чуждый как для мира людей из-за унаследованной по материнской линии внешности, так и для мира эльфов, ведь связью с магией полукровка уступал всем сверстникам. Достигнув совершеннолетия недоэльф-недочеловек покинул неприкаянный народ и подался в собственное путешествие, используя сполна свою ловкость.
Десяток лет спустя в людских городах стража сбивалась с ног, пытаясь поймать вора, использовавшего позывной «Странник». За свою долгую жизнь этот изгой скопил немало сокровищ, в том числе магических артефактов, кои после весьма пригодились Альберту, унаследовавшему все это благолепие, ведь Странник был его отцом. Впрочем, стезя преступника редко предполагает тихую смерть в постели в окружении многочисленного семейства, так что полуэльф не стал исключением. Имперское правосудие все же настигло его вскоре после карнавала в честь летнего солнцестояния, где тот познакомился с девушкой, ставшей гражданской женой Странника и матерью Альберта.
Дева любила своего избранника, но заявить о своем браке перед всеми богами в храме они не могли не столько из-за незаконной деятельности жениха, сколько из-за  его происхождения и острых ушей, которые последний прятал под капюшоном. Увы, Альберт мало что знал о своих родителях, ведь после убийства Странника стражниками, подкупленными гильдией воров, вероломно совершенного под покровом бунта черни из-за повышения налога, мать оставила дитя на ступенях монастыря, благо эльфскую внешность Альберт не унаследовал. Вместо этого, в отличие от отца, в нем была сильна связь с волшбой.
Настоятель Харанис старательно пытался вылепить из сироты, как он предполагал, будущего жреца-целителя, применяя достаточно жестокие меры, которые вряд ли бы одобрили наблюдавшие со священных картин добрые боги и прислуживавшие им херувимы. Чары помогали Альберту залечивать собственные раны, однако избавиться от шрамов он не мог, недоставало опыта, знаний и мастерства. Не стоило удивляться, если брошенным светлыми богами юношей заинтересовались сущности темные, прельщавшие избавлением и могуществом.
Когда хрипевший из-за разбухшего до неестественных размеров зоба настоятель Харанис повалился к ногам Альберта, стараясь выдавить из себя слова мольбы о милости, оной святоша разумеется не дождался. Это было первое убийство Вескера. Однако он не остановился на этом, принеся в жертву темным силам всю обитель, преданную проклятому огню злой справедливости. Так начался путь того, кого на страницах истории будут с трепетным шепотом называть Немертвым королем, опасливо озираясь и вздрагивая.
Используя поисковые ритуалы, Вескер нашел останки матери, умершей от болезни и сожженной вместе с остальными бедняками из рабочего квартала столицы. Ее прах смешался с грязью, собравшейся в выбоинах старой мостовой; кости отца юноша также обнаружил в братской могиле среди жалких перемолотых, искалеченных остовов, оставшихся от мятежников. Позже магу удалось добраться до тайной сокровищницы и овладеть своим наследием, где было достаточно сведений, чтобы учиться и становиться сильнее. Однажды, став достаточно могущественным, он вовсе избавился от своего темного покровителя, поглотив и его нечестивую силу. Правда для этого ему пришлось убить в себе человека, буквально пронзив собственное сердце оскверненным кинжалом и смешать кровь с алхимическим настоем.
Он был свободным, злым, коварным и амбициозным как сотня дьяволов, а дневники отца проливали свет на происхождение, утверждая право на трон Алмариона. Разумеется, добровольно никто погани эльфской крови, пусть и разбавленной, да еще потомку бастарда, трон не отдаст, а значит выход один – забрать причитавшееся силой. План был идеален, и как все идеальные планы – обречен на провал по вине избранного, несшего на острие своего клинка мощь всего Совета магов. Властитель, чья длань накрывала тенью всю людскую империю три сотни лет, пал от вероломно удара, но даже в своем поражении Вескер оставил лазейку для себя, заклятье, заключенное в самой сути мифопеи хорошей сказки. Некромант не распрощался с бренным миром. Он лишь уснул, как те девы из преданий о рыцарях и возможность его возвращения  зловещим роком нависла над империей людей.
Единственным недостатком подобной хитрости и преимуществом для его противников было ключевое условие – поцелуй истиной любви. Эта обязательная строка позволила Совету магов вздохнуть спокойнее и вернуть корону наследнику престола не опасаясь скорого возвращения опасного некроманта, кто же в своем разуме полюбит тирана, железной рукой правившего империей три сотни лет? Разумеется те, кому нравился порядок при Вескере тоже были, но историю пишут победители, частенько кровью побежденных и из сурового властелина сотворили истинное чудовище на страницах исторических поэм и каталогов, в глоссариях, рядом с термином «абсолютное зло», поместили набросок портрета Альберта.
Минули столетья, замок некроманта обветшал, сад, и без того мрачный, вовсе зарос буреломом, став частью Темнолесья; толстый слой пыли покрыл все доступные поверхности, книги в библиотеке и одеяния в шкафах истлели. Лишь одна комната оставалась словно нетронутой влиянием времени – спальня, в которой ждал своего часа Немертвый король, разве что растительности правила  нипочем и плющ выбил часть окна и укутал комнату, застлав ее словно колыбель. Следовало заметить, что дальнейшего развития событий не мог предсказать даже ученый чародей, настолько оно было невероятным и противоречило правилам не только хорошей сказки, а разумности как таковой.
Полупрозрачный силуэт уплотнившись до вполне видимого осмотрел картину на постели, презрительно скривив тонкие губы. Убогая псина не только изгваздала дорогое постельное белье кровищей и грязищей, еще и его укусила. Будто этого мало, тварь взгромоздилась без спросу в хозяйскую кровать. Хотелось поднять за шкирку и вышвырнуть наглеца, спустив по лестнице с третьего этажа, сопроводив направляющим пинком, но тело все еще валялось бревном на шелке и вскакивать от жажды праведной мести не торопилось.Поразмыслив, Вескер пришел к единственному более менее логичному ответу на эту загадку: заклятие-лазейка дало сбой, сработав частично. Следовало доспросить незваного гостя и выяснить, насколько тому жить надоело.
Альберт некоторое время практиковался, выявив, что его волшба осталась при нем, а вот физические свойства оставляли желать лучшего, ведь представлял Немертвый король из себя нынче  эфирную сущность, попросту – сраное привидение и это донельзя раздражало. Усевшись в кресло в углу, Вескер призвал над неизвестным сгусток холодной воды и обрушил на оборотня, словно из ведра окатил. Реакция вторженца позабавила чернокнижника и он холодно улыбнулся уголками губ.
– Невежливо лезть в хозяйскую постель грязными лапами, – голос глубокий и хрипловатый напоминал скольжение стали по шелку.

Пасмурная погода это меньшая из бед, особенно в районе, где богачи не показывают своего носа. Раньше здесь была пекарня, её держал некто Сирил и–… впрочем, забудьте. Её снесли, кажется. На её месте какой-то особняк и Ситри не горит желанием узнавать что стало с булочной. Говорят, во времена обучения девушки, здесь была открыта Академия Невервинтера, место где обучался прославленный Герой Невервинтера, но нападение на неё усугубило ситуацию, так же как и внезапная эпидемия чумы, известная как Воющая смерть. Естественно, с угрозой было покончено и всё вернулось в своё привычное русло. Вот только это место так и осталось рассадником бедности. Шаг за шагом, тифлинг натягивала капюшон на голову, чтобы лицо и волосы не промокли, пусть и рога были видны, что уже сулило некоторое количество проблем, так или иначе. Да, тифлингов мало где любили, в том числе и в таких бедных районах. Приходилось драться в детстве в одном из переулков здесь, прекрасное воспоминания… вроде бы, она укусила кого-то за шею однажды, в порыве гнева, но уже не помнит всех дальнейших подробностей.

О, гостиница "Сияющий змей", ну и ну! Надо же, некромант и не думала, что заведение всё ещё работает, особенно после всех случившихся беспорядков. Согласно тому самому Воло, заведение тянуло на 3 табачных трубки из 5, хотя, сложно сказать, не попробовав там ничего. Тифлинг сняла капюшон и медленно открыла дверь. Привычный уют таверны давал о себе знать, пусть даже и снаружи всё ещё было такое ощущение, что чума закончилась только вчера, не говоря уже о том, что когда-то здесь орудовали зомби и культ Цирика во главе с юань-ти. Снимать дорожный плащ не было нужды — ещё украдут последние деньги, что были с собой. Главное, что никто её не узнал и это к лучшему. Чем меньше людей знают что она некромант, тем лучше будет к ней отношение. Пара людей и так косится на её рога. Ситри чувствует это, знает и прислушивается к каждому шороху, пусть этого и недостаточно. Вот чёрт… надо было вести воровскую жизнь, тогда бы проблем было меньше. Но, к сожалению, каждый зарабатывает деньги как может.

Угол таверны был спокойным местом в любом уголке Забытых Королевств. Здесь тебя мало донимают, задают вопросов и редко смотрят в твою сторону, а если и смотрят — то совсем не тем добрым взглядом. Вай'лутра заказала всего одну бутылку вина, не самого лучшего качества, но уж то что есть. Всё шло гладко, пока в заведение не вошла стража и не направилась к её столику. Впору было закатывать глаза, предвидя очевидное.

— Ситри Вай'лутра. Вы обвиняетесь в преступлениях, совершённых против Лускана и его жителей и обязаны идти с нами, — всего трое? Ха, легче лёгкого. Вот только не хочется устраивать бойню здесь, люди итак уже достаточно напуганы. Все ждут развязки, но легче разобраться с отбросами в переулке, чем здесь. Не хочется иметь проблемы ещё и с ополчением Невервинтера. А эти? Судя по знакам, они наёмники. Да даже по рожам видно. Стражи бы не решились подойти или найти её здесь вообще. — Чтобы не усугублять ситуацию—

Она не слушала дальше, просто пила вино из бутылки и смотрела то на этого громилу, то на чучело кабана возле барной стойки. Уделять внимание? Бросьте, не тот тип людей, ситуации в целом — она здесь не за долгими беседами. У неё были свои дела, посвящать в которые она их точно не собиралась.

— Заткнись. Пошли уже и покончим с этим. — резко встав, двое его подручных взяли её за руки и повели к выходу. Тепло таверны покинуло тело, стоило им очутиться на улице и пойти в сторону переулка. О, тот самый… всеохватывающая ностальгия и адреналин ударили в мозг слегка. С минуты на минуту, начнётся кровопролитие. Увы, только так. Бедняги даже не поймут что их настигло. Схватив двух солдат по бокам за предплечья, Ситри начала тянуть из них жизненную энергию, бледно-зелёные отблески вспыхнули в грязном переулке. Тот, что шёл перед ними, по совместительству и их главарь, схватился за меч и собирался проткнуть девушку, но она использовала одного из его друзей как щит и толкнула его вперёд. Небольшой суматохи хватило, чтобы достать серпы и таким образом, получить значительное преимущество. Он начал стаскивать с себя тело бывшего подельника, но тифлинг была тут как тут и поставила ногу на его нагрудник. Лезвия серпов сверкали в ночи, ни пятна крови на одежде, но скоро это изменится. — Имя твоего нанимателя. У тебя одна попытка. Или последствия будут неприятны для тебя.

"Катись в Баатор!" было единственным ответом. Но неправильным. Подняв беднягу с земли, некромант взмахнула серпом и в следующую секунду, кровь окрасила её одежду. Мгновение в муках от боли и тело упало наземь. Негромкий грохот доспехов, скорее всего, слышали в таверне, так же как и пару криков. Но, никого не послали за стражей. Почему? В этом районе города всем было плевать на законы и это роднило его с районом Доков, где хозяйничали Кровавые Паруса, пираты и контрабандисты. Разве что там дела шли гораздо хуже. Среди личных вещей ничего примечательного: примечательная сумма за голову цели, что Ситри присвоила себе; контракт на её убийство и всё. Кто-то слишком хорошо заметает следы, но кто и откуда стоит начать поиски? Хороший вопрос, так и оставшийся без ответа...

Они уехали, как и хотели, в охотничье имение Роберта де Руна в непроходимой глуши в Альпах. На лошади не подъедешь. Никакая Инквизиция и никакой Орден, никакая армия графа Прованского их здесь не достанут, а от красоты этих мест дух захватывало даже у Амиции, не говоря уже о Гуго. Первые несколько месяцев все они, вся их компания, занимались обустройством и ремонтом, и то были блаженные дни, когда голова занята только бытовыми вещами. Даже Гуго помогал, насколько мог. Ото всех их друзей что-то здесь осталось: Лука чинил тогда крышу, София обустраивала жилые комнаты, а Арно помогал Амиции расставлять вокруг территории ловушки от незваных гостей, которые и по сей день остаются в рабочем состоянии.

А потом все они уехали. Первым собрался в дорогу Арно, которого ничего рядом с ними и не держало толком, потом София заскучала по морю и клятвенно пообещала привозить новости и гостинцы, а потом и Лука вспомнил, что ему нужно жить свою жизнь, и де Руны остались одни - Гуго, Амиция и всё их печальное наследие.

Она вспоминала иногда то, как не стало их матери. Эту глухую скорбь смыло уже страхом, тревогой и болью: просыпаясь до рассвета, Амиция смотрела, как под ее боком, как когда-то в Шато д'Омбраж, мирно спит её брат. Глаза не бегают под закрытыми веками, ничто не тревожит его сон. И этого достаточно. Это и есть счастье. Это главное. Воспоминания о матери, о её лике, о её жизни, борьбе и смерти - это сундук с болью, который Амиция никогда не открывает и каждый день благодарит Господа за то, что Гуго его пережил.

Она оказалась права. В конце концов, после всего, после всей этой пролитой крови - она оказалась права, и Гуго будет жить.

По ночам ей снится птица-феникс. Снятся эликсиры, древние свитки, мудрые старцы - то самое волшебное средство, которое исцелит его раз и навсегда и позволит ей забыть о тревоге, которая теперь течет в её жилах постоянно.

Макула никуда не ушла. Макула спит, и в любой день она может проснуться.
Сколько раз так уже бывало? Сколько выпало на их долю вот таких вот дней: залитых солнцем и наполненных красками, но непременно заканчивающихся кошмаром?

В один из своих визитов Лука научил её простому осмотру и оставил рецепт эликсира, который они готовили в лаборатории матушки, но со временем она стала всем этим пренебрегать, рассудив, что не хочет лишний раз напоминать Гуго о прошлом.
Он должен жить и расти, как нормальный ребенок, а не как проклятый. Амиция должна защищать его от обидчиков и заботиться о нем, кормить, учить и веселить, а не трогать за запястья и не разглядывать его вены.

За всё это время он стонал во сне пару раз.
Амиция предпочитала этого не слышать.

Он рос. Ему минуло десять лет - целых четыре года пролетели так быстро. Вот что странно: со дня смерти их отца и до их прибытия в это имение прошло не больше двух лет, но всё, что было после, ощущалось как мгновение. Будто только вчера они положили головы на эти пуховые подушки и в первый раз вздохнули свободно. Порой, занимаясь домашними делами, Амиция будто засыпала на ходу, а потом обнаруживала себя глядящей на собственные руки, мозолистые и с потемневшими костяшками пальцев, пока в голове пульсировала глухая мысль: этими руками я убивала.

Этими руками она все еще держалась за ручки Гуго. Этими руками она учила его грамоте, этими пальцами водила пальцами по строчкам, когда учила его читать. И всё это - быт, учение, готовка, охота, шитье, - приносило ей чистый восторг, даже когда она ругалась себе под нос, когда у неё в очередной раз что-то не получалось. Она сделалась совсем неприхотливой и до одури работящей: единолично обеспечивала весь их быт, перепроверяла ловушки, стерегла окрестности, таскала воду, чинила крышу, разрешая Гуго только учиться и играть.

Однажды, когда она собралась на охоту, он спросил её об уроках с пращой, которые она обещала ему когда-то давным-давно. Замявшись, она солгала ему, что не может пока сделать ему его собственную.

Лжи будет еще много - в мире есть сотни вещей, от которых она предпочла бы его уберечь.

- Слушай, ну разве это жизнь? - спросила её как-то София, когда приехала на двенадцатые именины Гуго. - Ты хочешь, чтобы он прожил здесь до конца своих дней?
- Да, - Амиция ответила, не поведя бровью. - Это не жизнь, а рай. Выгляни в окно! Ты давно видела такую красоту?
- Я не люблю горы, ты знаешь.
Амиция последовала своему совету и смотрела, как Гуго греется на солнышке, растянувшись на свежей ароматной траве.
- А я люблю. Здесь он вырастет большим и сильным, как и хотел... Помнишь?
- Как скажешь, матушка Готель.

Она видела, что он тоскует о своем самом любимом занятии - приобретению новых друзей. Лука, уже высокий как палка и широкий в плечах, приехал к ним на его четырнадцатые именины и до глубокой ночи рассказывал Гуго о землях и людях, повстречавшихся ему по пути, и...
Больно кольнуло тогда.
Малыш Гуго слушал бы все эти рассказы с глазами-блюдцами, раскрыв в восхищении рот, а четырнадцатилетний Гуго глядел на Луку с улыбкой и грустью. Он уже не ждет этого - не ждет, что у него будут друзья, не разрывается от любопытства и предвкушения, а тихо мирится с тем, что всего этого у него никогда не будет.

Это лучше, - повторяла себе Амиция. - Затворничество - это лучше, чем снова напороться на те же грабли. Затворничество лучше, чем пустота. Лучше грусть в его глазах, чем совсем ничего.

«Маленькая хитрая мерзавка! Такая же как и все в их семейке!»
Серсея готова была бы своими руками задушить Маргери Тирелл, которая словно змея, вползла в королевский замок и начала наводить здесь свои порядки. И самое ужасное, настраивать ее же сына против нее! Джоффри, который, казалось, никогда не будет слушать никого, но тем не менее, стал прислушиваться в чем-то к Маргери. Он не был Томменом, не был милым, добрый и слишком наивным мальчиком, которого маленькой королеве бы не стоило никакого труда расположить к себе. И тем не менее…
И эта девчонка ещё и смеет вести себя с ней, с королевой так, словно бы все прекрасно и они очень любят друг друга, хотя Серсея ненавидела Тирелл буквально чуть ли не с их первой встречи. Безусловно было ясно, что за спасение Королевской Гавани благодарность в качестве замужества Маргери с Джоффри была прекрасной. Лучше, чем помолвка с дочерью предателя. Но Серсея думала, что несмотря на свадьбу сына она все же останется у дел, а теперь оказалось, что все не так просто.
Отец собирался выдать ее за другого лорда, что означало отъезд Серсеи из столицы и полностью передачу власти в руки Маргери. Сама Серсея не жалела больше выходить замуж, во-первых, она не собиралась отказываться от Джейме, во-вторых, ей хватило брака с Робертом, в котором она натерпелась унижений и оскорблений на всю оставшуюся жизнь. В-третьих, и это было самое ужасное, ей бы пришлось расстаться со своими детьми, а Серсея слишком их любила, чтобы жить где-то вдали от них.
Она была зла и в ярости, расстроена и желала уничтожить Маргери, чтобы та не добралась до Джоффри, не смогла на него влиять. Девчонка уже вцепилась в него своими цепкими коготками, и с милой улыбкой делала вид, что ничего такого и не происходит!
Помолвка с Маргери была проведена быстро и вот-вот должна была состояться свадьба, по поводу которой Серсея не испытывала никакой радости и ей стоило огромного труда сдерживать себя в присутствии Тиреллов.
Серсея сделала глоток вина, мрачно глядя на празднующих людей вокруг. На автомате она улыбалась тем, кто подходил ее поздравить, как-будто это было радостью для нее! Она фыркнула про себя и в голове невольно всплыли слова Мэгги Лягушки, которая давно ещё предсказала появление более молодой и красивой королевы, что затмит и свергнет Серсею с ее пьедестала. И вот, так и происходит!
Все уже обожают Маргери, в том числе и простые люди, хотя вся ее сердобольность и благородство всего лишь фальшивая и лживая маска. О, Серсея видела эту маленькую змею насквозь!
Краем глаза королева заметила рядом с собой остановившийся силуэт. Не требовалось много времени, чтобы понять кто это.
— Поздравляю вас, леди Маргери! Но, вы кажется, должны быть возле своего короля? Это ваш праздник, стоит наслаждаться им. — Серсея натянула на лицо вежливую улыбку и повернулась к Тирелл, которая сияла так, словно уже одела корону на свою голову. Чем меньше она будет подозревать Серсею во враждебных чувствах, тем лучше. Тем неожиданнее и удобнее будет нанести удар, который опозорит идеальную леди Маргери. Она уже приказала своим верным людям и слугам следить за девушкой, чтобы выведать самые грязные секреты и тайны. Что-то должно найтись…